Сюжет Спецоперация РФ в Донбассе и на Украине
В июне 2023 года травмацентр при Республиканской клинической больнице в Казани преобразовали в военный госпиталь. Сейчас там проводят уникальные операции — достают осколки из сердца, сохраняют бойцам конечности, которые должны были ампутировать.
Руководит госпиталем завкафедрой хирургических болезней постдипломного образования Института фундаментальной медицины и биологи Казанского федерального университета, замглавного врача Республиканской клинической больницы, руководитель временного военного госпиталя при РКБ профессор Михаил Бурмистров.
О своей работе и поездках на Донбасс хирург-онколог рассказал aif.ru.
«Не верилось в происходящее»
Юлия Борта, Aif.ru: Михаил Владимирович, как вы оказались в первый раз в Донецке во время СВО?
Михаил Бурмистров: у меня много друзей среди врачей-онкологов. Раньше они регулярно проводили в Донецке конференции по онкологии. Донецкая онкологическая школа была одной из сильнейших в Советском Союзе. В донецком онкодиспансере работал профессор Г. В. Бондарь, который даже после развала СССР долгие годы был главным онкологом Украины. Тематические конференции памяти профессора Г. В. Бондаря (он умер несколько лет назад) ежегодно проводятся в день его рождения с 17 по 20 апреля. И в 2022 году в январе меня пригласили на эту конференцию. Уже купили билеты, собрались ехать, и тут объявляют специальную военную операцию. Постепенно большинство делегатов отказалось ехать в Донецк. Я звоню товарищу в Москву с вопросом «Что будем делать?», а он мне и говорит: «Ну ты как знаешь, а мы поедем». Я ответил ему тогда, что меня на испуг брать не надо, дед в Великую Отечественную на Донбассе с немцами сражался, дошел до Берлина, орденов и медалей — иконостас. В итоге поехало нас трое отчаянных врачей — я, онколог из Москвы и главный врач Нижегородского онкодиспансера. Дома сказал, что еду в Ростов-на-Дону на конференцию, чтобы не беспокоились.
Добрались «на перекладных» до Донецка, я выступил на конференции с докладом. И так проникся всей этой темой — тогда город обстреливали постоянно, только Мариуполь освободили, хотя битва за Азовсталь еще шла. И понял, что хочу этим мужественным людям хоть чем-то помогать. В онкодиспансере была сложная ситуация. Мединструменты отдали в прифронтовые госпиталя, оборудование почти все на ладан дышит, ведь Украина никак больницу не финансировала. В Казани вместе с друзьями, неравнодушными людьми собрали деньги, закупили необходимые инструменты и отправили в донецкий онкодиспансер. Второй раз поехал туда в уже 2023 году. И тогда появилась мысль, что эти поездки будут очень полезны для нашего военного госпиталя, намерения открыть который здесь, в Казани, уже были в планах руководства республики. Вместе с коллегами прошли обучение в госпитале Бурденко, академии им. Кирова. Начал в Донецк ездить в областную больницу, которая стала, по сути, прифронтовым госпиталем. Сам иногда к операционному столу вставал.
— Можете вспомнить первую поездку? Страшно было?
— Не верилось в реальность происходящего. Когда взрываются снаряды, сирены воют, когда тебе в номер звонят — «Ложитесь на пол подальше от окон, не заходите в лифт»… Казалось, что я в каком-то фильме. Тогда город почти безлюдным стал. Это потом уже, когда фронт отодвинули и Донецк перестали так обстреливать, даже пробки на улицах появились. Мариуполь видел сразу после штурма, когда он был почти стерт с лица земли. Меня просто поразило, как за полтора года его фактически заново отстроили. Вскоре наши сотрудники стали ездить в командировки в новые регионы. Например, доцент кафедры Андрей Терегулов — высочайшего класса специалист, заведует рентгенэндоваскулярной хирургией в РКБ. В прошлом году взял отпуск, поехал на полтора месяца в Запорожскую и Херсонскую область. Жил в больнице, проводил операции, обучал специалистов. По сути, поставил там с нуля рентгенэндоваскулярную хирургию.
Достали осколки из сердца
— Вы сказали, что приходилось в Донецке раненых оперировать. Что запомнилось?
— Там ничего не запомнилось. В основном рутина. А вот здесь у нас уникальные операции проводятся, так как привозят самых сложных раненых, и мы практически на 100% возвращаем их в строй. У четверых бойцов доставали осколки из сердца. Причем в четвертый раз — на работающем сердце, без подключения аппарата искусственного кровообращения. «Забытые» осколки находим в легких, печени, селезенке. Они зачастую уже успевают врасти в орган.
Также проводим операции по сохранению конечностей бойцам, которым показана ампутация. Ребята по 8 часов под микроскопом сшивают нервы и сухожилия. Широко используется костное 3D-моделирование костей: делаем искусственные вставки вместо раздробленных костей. Применяем генно-клеточные технологии — выращиваем сухожилия, нервы и восстанавливаем функцию конечностей. Используем весь арсенал науки.
— Тем более у вас университет под боком. Научные разработки можно сразу в дело пускать.
— Да, вся научная база университета, особенно генно-клеточная инженерия, к нашим услугам.
— Что представляет из себя современная боевая травма?
— Характер ранений очень сильно изменился со времени предыдущих военных конфликтов. Можно сравнить с Великой Отечественной войной. Разлет осколков после взрыва боеприпаса достигал скорости 800 м/c, а сейчас 3000 м/с. То есть осколок размером всего 2-3 мм делает в теле человека маленькую дырочку, а внутри из-за огромной кинетической энергии разрушения просто колоссальные. 80% — это сочетанная минно-взрывная травма, когда человека приходится по кускам собирать. Часто одновременно повреждаются конечности, грудная клетка или брюшная полость. Изолированных пулевых ранений буквально 7-8%. Их получают, как правило, в городском бою.
«Страх проходит через два месяца»
— Врачам пришлось быстро учиться?
— Да, многим вещам пришлось учиться на ходу. Очень здорово спрогрессировала военная медицина. Люди уже на поле боя делают органосохранные операции. Если конечность висит на мышцах, они устанавливают шунты, быстро мобилизуют в госпиталь, а там выполняют пластику. Раньше бы конечность отрезали прямо на поле боя. Я видел мобильные рентген аппараты — как переносной чемоданчик. УЗИ теперь тоже прямо на поле боя могут использовать.
Кстати, интересный факт. Около 60-70% бойцов, получивших легкие ранения, сразу рвутся обратно на фронт. Все в один голос говорят: нам некогда отдыхать, заштопали, недельку отлежимся — и в часть. Мне бойцы рассказывали: когда они воюют, страх проходит примерно через два месяца, видимо, в силу адреналинового выгорания. Остаются рефлексы: надо спрятаться, на небо постоянно смотреть, слушать — жужжит или нет сверху.
— По вашей инициативе в обучение ординаторов КФУ включена новая программа «Боевая травма».
— Да, теперь все ординаторы-хирурги, травматологи и анестезиологи обязаны проходить курс «Боевая травма», и за два года своей работы в ординатуре хотя бы месяц отработать в военном госпитале.
— Мы с вами беседуем накануне Дня медработника. Поэтому закономерный вопрос: почему профессия врача?
— Мама у меня медсестра, с 1972 года работала в онкодиспансере. С 4 лет брала меня с собой на дежурства, потому что дома не с кем было оставить. Больных было много, и всего две медсестры. Помогал градусники разносить, тарелки с едой, лекарства. Дома постоянно разговоры о медицине. Так что вопрос выбора — на кого учиться — даже и не стоял. С 1988 года отработал 30 лет в онкодиспансере, начинал с должности младшего медбрата реанимации. С 2018 года — в РКБ. Вот два года назад еще и военным врачом стал.
— Вы себе выбрали самые тяжелые направления — что онкология, что военная травма. Что дает силы?
— Я в маму пошел, с детства оптимист. И верю во все хорошее. Верю, что у нас будет победа, что в стране все наладится. Это, наверное, вера в Бога, у каждого из нас она своя есть. Как бы ни пытались ее стереть в советские годы. А еще генетическая память наших предков. Мне нравится фильм «Штрафбат». Есть там такой эпизод, когда разные заключенные — и воры, и раскулаченные, и политические — вместе едут на фронт. Сидит на полке мужичок и рассказывает, что его раскулачили, семью прахом пустили, дети померли с голоду. Урки его спрашивают: «А что ж ты тогда пошел-то за эту власть воевать?» А он отвечает: «Помимо власти, есть еще земля родная». Сейчас многими именно это движет, такие подспудные генетические моменты в памяти.
Оцените материал
Leave a Reply